Неточные совпадения
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин
заметил, что у него на глазах были
не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и другое. ― Левин,
не уходи, ― сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что
не желая выпустить его.
Левин вдруг покраснел, но
не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами того
не замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие того стыдясь и краснея еще больше, почти до
слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
Он слушал ее молча, опустив голову на руки; но только я во все время
не заметил ни одной
слезы на ресницах его: в самом ли деле он
не мог плакать, или владел собою —
не знаю; что до меня, то я ничего жальче этого
не видывал.
И между тем душа в ней ныла,
И
слез был полон томный взор.
Вдруг топот!.. кровь ее застыла.
Вот ближе! скачут… и на двор
Евгений! «Ах!» — и легче тени
Татьяна прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью,
И, задыхаясь, на скамью...
Траги-нервических явлений,
Девичьих обмороков,
слезДавно терпеть
не мог Евгений:
Довольно их он перенес.
Чудак, попав на пир огромный,
Уж был сердит. Но, девы томной
Заметя трепетный порыв,
С досады взоры опустив,
Надулся он и, негодуя,
Поклялся Ленского взбесить
И уж порядком отомстить.
Теперь, заране торжествуя,
Он стал чертить в душе своей
Карикатуры всех гостей.
Однако несчастия никакого
не случилось; через час времени меня разбудил тот же скрип сапогов. Карл Иваныч, утирая платком
слезы, которые я
заметил на его щеках, вышел из двери и, бормоча что-то себе под нос, пошел на верх. Вслед за ним вышел папа и вошел в гостиную.
Бедная старушка, привыкшая уже к таким поступкам своего мужа, печально глядела, сидя на лавке. Она
не смела ничего говорить; но услыша о таком страшном для нее решении, она
не могла удержаться от
слез; взглянула на детей своих, с которыми угрожала ей такая скорая разлука, — и никто бы
не мог описать всей безмолвной силы ее горести, которая, казалось, трепетала в глазах ее и в судорожно сжатых губах.
Я с этих пор вас будто
не знавала.
Упреков, жалоб,
слез моих
Не смейте ожидать,
не стоите вы их;
Но чтобы в доме здесь заря вас
не застала,
Чтоб никогда об вас я больше
не слыхала.
После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по целым часам повергался в болезненную задумчивость и иногда
не отвечал на вопросы Захара,
не замечал, как он ронял чашки на пол и
не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по праздникам с пирогом, заставала его в
слезах.
Он молчал и в ужасе слушал ее
слезы,
не смея мешать им. Он
не чувствовал жалости ни к ней, ни к себе; он был сам жалок. Она опустилась в кресло и, прижав голову к платку, оперлась на стол и плакала горько.
Слезы текли
не как мгновенно вырвавшаяся жаркая струя, от внезапной и временной боли, как тогда в парке, а изливались безотрадно, холодными потоками, как осенний дождь, беспощадно поливающий нивы.
— Ты сомневаешься в моей любви? — горячо заговорил он. — Думаешь, что я медлю от боязни за себя, а
не за тебя?
Не оберегаю, как стеной, твоего имени,
не бодрствую, как мать, чтоб
не смел коснуться слух тебя… Ах, Ольга! Требуй доказательств! Повторю тебе, что если б ты с другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои; если б надо было умереть за тебя, я бы с радостью умер! — со
слезами досказал он.
Теперь он ехал с ее запиской в кармане. Она его вызвала, но он
не скакал на гору, а ехал тихо, неторопливо
слез с коня, терпеливо ожидая, чтоб из людской
заметили кучера и взяли его у него, и робко брался за ручку двери. Даже придя в ее комнату, он боязливо и украдкой глядел на нее,
не зная, что с нею, зачем она его вызвала, чего ему ждать.
— Я
не хочу, чтоб дома
заметили это… Я очень слаба… поберегите меня… —
молила она, и даже
слезы показались в глазах. — Защитите меня… от себя самой!.. Ужо, в сумерки, часов в шесть после обеда, зайдите ко мне — я… скажу вам, зачем я вас удержала…
— Как вы
смеете… говорить мне это? — сказала она, обливаясь
слезами, — это ничего, что я плачу. Я и о котенке плачу, и о птичке плачу. Теперь плачу от соловья: он растревожил меня да темнота. При свечке или днем — я умерла бы, а
не заплакала бы… Я вас любила, может быть, да
не знала этого…
Его глаза сверкали — это я ясно помню. В лице его я
не заметил чего-нибудь вроде чистой жалости,
слез — плакали лишь мама, Лиза да Лукерья. Напротив, и это я очень хорошо запомнил, в лице его поражало какое-то необыкновенное возбуждение, почти восторг. Я побежал за Татьяной Павловной.
— Чего же ты снова? — тихо улыбнулся старец. — Пусть мирские
слезами провожают своих покойников, а мы здесь отходящему отцу радуемся. Радуемся и
молим о нем. Оставь же меня. Молиться надо. Ступай и поспеши. Около братьев будь. Да
не около одного, а около обоих.
Хотел было я обнять и облобызать его, да
не посмел — искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в
слезах на молитве стоял, а была уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
«…Мое ребячество было самое печальное, горькое, сколько
слез пролито,
не видимых никем, сколько раз, бывало, ночью,
не понимая еще, что такое молитва, я вставала украдкой (
не смея и молиться
не в назначенное время) и просила бога, чтоб меня кто-нибудь любил, ласкал.
—
Не в пору гость — хуже татарина, —
заметил Ермилыч,
слезая с лошади.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, —
заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя
не купишь, и через золото большие
слезы льются.
Марфа Тимофеевна вошла и застала ее в этом положении. Лиза
не заметила ее прихода. Старушка вышла на цыпочках за дверь и несколько раз громко кашлянула. Лиза проворно поднялась и отерла глаза, на которых сияли светлые, непролившиеся
слезы.
Родион Потапыч числился в это время на каторге и
не раз был свидетелем, как Марфа Тимофеевна возвращалась по утрам из смотрительской квартиры вся в
слезах. Эти ли девичьи
слезы, девичья ли краса, только начал он крепко задумываться…
Заметил эту перемену даже Антон Лазарич и
не раз спрашивал...
Кожин
не замечал, как крупные
слезы катились у него по лицу, а Марья смотрела на него,
не смея дохнуть. Ничего подобного она еще
не видала, и это сильное мужское горе, такое хорошее и чистое, поразило ее. Вот так бы сама бросилась к нему на шею, обняла, приголубила, заговорила жалкими бабьими словами, вместе поплакала… Но в этот момент вошел в избу Петр Васильич, слегка пошатывавшийся на ногах… Он подозрительно окинул своим единственным оком гостя и сестрицу, а потом забормотал...
—
Не нужно… ничего
не нужно… — повторял он,
не замечая, как по его лицу катились рабьи крепостные
слезы.
Нюрочка добыла себе у Таисьи какой-то старушечий бумажный платок и надела его по-раскольничьи, надвинув на лоб. Свежее, почти детское личико выглядывало из желтой рамы с сосредоточенною важностью, и Петр Елисеич в первый еще раз
заметил, что Нюрочка почти большая. Он долго провожал глазами укатившийся экипаж и грустно вздохнул: Нюрочка даже
не оглянулась на него… Грустное настроение Петра Елисеича рассеял Ефим Андреич: старик пришел к нему размыкать свое горе и
не мог от
слез выговорить ни слова.
— Теперь все свободные, деточка, — шептал он, вытирая своим платком заплаканное лицо Нюрочки и
не замечая своих собственных
слез. — Это было давно и больше
не будет…
Вася едва вывернулся из Таисьиных рук и, как бомба, вылетел в открытую дверь. Нюрочка со страху прижалась в угол и
не смела шевельнуться. Таисья обласкала Оленку, отвязала и, погладив ее по головке, сунула ей прямо в рот кусок пирожного. Оленка принялась жевать его, глотая
слезы.
Женни
заметила при свете луны, как на глазах Лизы блеснули
слезы, но
не слезы горя и отчаяния, а сердитые, непокорные
слезы, и прежде чем она успела что-нибудь сообразить, та откинула волосы и резко сказала...
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею отца, плакала на его груди теми
слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене,
не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но
не скорым шагом Бахарев. Он
не мог ни слова произнесть от удушья и,
не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Слышал я также, как моя мать просила и
молила со
слезами бабушку и тетушку
не оставить нас, присмотреть за нами,
не кормить постным кушаньем и, в случае нездоровья,
не лечить обыкновенными их лекарствами: гарлемскими каплями и эссенцией долгой жизни, которыми они лечили всех, и стариков и младенцев, от всех болезней.
Тут я точно очнулся от какого-то оцепенения и со
слезами принялся просить и
молить, чтоб сегодня
не ездить.
Когда мать выглянула из окошка и увидала Багрово, я
заметил, что глаза ее наполнились
слезами и на лице выразилась грусть; хотя и прежде, вслушиваясь в разговоры отца с матерью, я догадывался, что мать
не любит Багрова и что ей неприятно туда ехать, но я оставлял эти слова без понимания и даже без внимания и только в эту минуту понял, что есть какие-нибудь важные причины, которые огорчают мою мать.
Мари поняла наконец, что слишком далеко зашла, отняла руку, утерла
слезы, и старалась принять более спокойный вид, и взяла только с Вихрова слово, чтоб он обедал у них и провел с нею весь день. Павел согласился. Когда самому Эйсмонду за обедом сказали, какой проступок учинил Вихров и какое ему последовало за это наказание, он пожал плечами, сделал двусмысленную мину и только, кажется, из боязни жены
не заметил, что так и следовало.
— И выходите сейчас же! Черт с ней, с этой службой! Я сам, вон, в предводители даже никогда
не баллотировался, потому что все-таки надобно кланяться разным властям. Однако прощайте, — прибавил он,
заметив, что у хозяина от сильного волнения
слезы уж показывались на глазах.
— Он так слаб, что уж и
не выходит из своей комнаты, — отвечала она. — Вот так, одна-одинехонька и выхожу замуж, — прибавила она, и Вихров
заметил, что у нее при этом как будто бы навернулись
слезы. В это время они шли уже вдвоем по зале.
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за голову и сряду три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже
не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу,
слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
Я глядел бессмысленно на реку и
не замечал, что у меня
слезы лились.
Ромашов, который теперь уже
не шел, а бежал, оживленно размахивая руками, вдруг остановился и с трудом пришел в себя. По его спине, по рукам и ногам, под одеждой, по голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные пальцы, волосы на голове шевелились, глаза резало от восторженных
слез. Он и сам
не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый сад за ними и на белый крошечный флигелек в глубине сада.
Среди ночи он проснулся и
заметил, что его подушка влажна от
слез. Он
не мог сразу удержать их, и они еще долго сбегали по его щекам теплыми, мокрыми, быстрыми струйками.
— Стало быть, и с причиной бить нельзя? Ну, ладно, это я у себя в трубе
помелом запишу. А то, призывает меня намеднись:"Ты, говорит, у купца Бархатникова жилетку украл?" — Нет, говорю, я отроду
не воровал."Ах! так ты еще запираться!"И начал он меня чесать. Причесывал-причесывал, инда
слезы у меня градом полились. Только, на мое счастье, в это самое время старший городовой человека привел:"Вот он — вор, говорит, и жилетку в кабаке сбыть хотел…"Так вот каким нашего брата судом судят!
Даже председатель казенной палаты, забыв мысль о новом губернаторе, проговорил почти вслух: «Хорошо, очень хорошо!», а любимый губернаторский писец опять
заметил, что на глазах вице-губернатора, молчавшего и
не хлопавшего, заискрились
слезы.
— Послушайте, Калинович! — начала она. — Если вы со мной станете так говорить… (голос ее дрожал, на глазах навернулись
слезы). Вы
не смеете со мной так говорить, — продолжала она, — я вам пожертвовала всем…
не шутите моей любовью, Калинович! Если вы со мной будете этакие штучки делать, я
не перенесу этого, — говорю вам, я умру, злой человек!
— Говорить хоша бы
не по ним, — так станут ли еще моих слов слушать?.. Может, одно их слово умней моих десяти, — заключил он, и Лебедев
заметил, что, говоря это, капитан отвернулся и отер со щеки
слезу.
Он приподнял голову — и посмотрел на Джемму — прямо и
смело. Она тоже смотрела на него — несколько сверху вниз. Взор ее полузакрытых глаз едва мерцал, залитый легкими, блаженными
слезами. А лицо
не улыбалось… нет! оно смеялось, тоже блаженным, хотя беззвучным смехом.
Фрау Леноре поднимала вопль и отмахивалась руками, как только он приближался к ней, — и напрасно он попытался, стоя в отдалении, несколько раз громко воскликнуть: «Прошу руки вашей дочери!» Фрау Леноре особенно досадовала на себя за то, что «как могла она быть до того слепою — и ничего
не видеть!» «Был бы мой Джиован'Баттиста жив, — твердила она сквозь
слезы, — ничего бы этого
не случилось!» — «Господи, что же это такое? — думал Санин, — ведь это глупо наконец!» Ни сам он
не смел взглянуть на Джемму, ни она
не решалась поднять на него глаза.
Та начинает как бы сердиться; она
замечает наконец «Augustin», она хочет сбросить ее, отогнать как навязчивую ничтожную муху, но «Mein lieber Augustin» уцепилась крепко; она весела и самоуверенна; она радостна и нахальна; и «Марсельеза» как-то вдруг ужасно глупеет: она уже
не скрывает, что раздражена и обижена; это вопли негодования, это
слезы и клятвы с простертыми к провидению руками...
Он
не раз пробуждал своего десяти — или одиннадцатилетнего друга ночью, единственно чтоб излить пред ним в
слезах свои оскорбленные чувства или открыть ему какой-нибудь домашний секрет,
не замечая, что это совсем уже непозволительно.
— Ну, так ради сиротских
слез твоих; но смотри же, в последний раз… ведите его, — прибавляет он таким мягкосердым голосом, что арестант уж и
не знает, какими молитвами бога
молить за такого милостивца.
Старый Туберозов шептал слова восторженных хвалений и
не заметил, как по лицу его тихо бежали
слезы и дождь все частил капля за каплей и, наконец, засеял как сквозь частое сито, освежая влажною прохладой слегка воспаленную голову протопопа, который так и уснул, как сидел у окна, склонясь головой на свои белые руки.
Ложась спать, Фалалей со
слезами молил об этом Бога и долго думал, как бы сделать так, чтоб
не видеть проклятого белого быка.